MENU
Главная » Статьи » Суд

Суд часть 3-я

10. 07. 1987
Заседание № 4                  
Председатель. Подсудимый Рогожкин, что Вы хотите нам пояснить?                                   Рогожкин – Я хотел бы начать с 25.04.86, когда была разрешена заявка на останов блока 4 с выбегом (мы работали с 0 до 8:00). 25 апреля у Акимова программы не было. Я с Акимовым, в целом, с программой по прошлым этапам был знаком, так что мы могли с ним эту тему обсуждать, что и сделали. Была произведена разгрузка блока, но у нас с Акимовым было сомнение, что запас реактивности не упадет ниже 15 стержней РР. К 8:00 так и случилось, он стал 13,2 стержня. На селекторной оперативке я это отметил в 8:00. Фроловский переспросил: «сколько, сколько?», на что Фомин сказал – «этот вопрос мы обсудим отдельно».
Председатель – Что Вы должны были сделать, когда ОЗР стал меньше 15 стержней РР?
Рогожкин – По регламенту мы должны глушить реактор. Но блок шел на останов, поэтому мы доложили об этом руководству и тем ограничились. Решили обойтись без крайностей, так как в инструкциях и в регламенте этот параметр не проходил как основной.
25 апреля я приехал на работу минут за 50 до начала смены и очень удивился, что 4-й блок     
не остановлен. Я спросил у своего сменщика Дика, что этому помешало? Дик ответил, что из-за дефицита электроэнергии диспетчер запретил останов блока днем. Мало того, блок еще не был разгружен, но к концу смены Дик разгрузил его до 760 МВт (т).
Познакомившись с работой 1-3 блоков, я вышел на Акимова. Спросил, разобрался ли он с программой. Потом получил разрешение диспетчера на проведение испытаний и снова позвонил Акимову. Спросил, как идет подготовка к работе по программе, все ли люди на месте, все ли проинструктированы. Когда я узнал, что ответственный руководитель по программе Дятлов, у меня отлегло от сердца. Дятлов очень требователен к персоналу, а Акимов чрезвычайно внимательный, грамотный НСБ. Я был уверен в них. Просил Акимова ставить меня в известность по любому факту отклонения от программы. Он так и делал.
После часа ночи я видел по приборам, как они синхронизировали ТГ-8, как набирали на нем нагрузку. Потом отключили ТГ-8, и его нагрузка упала до нуля. И тут я слышал глухой удар, похожий на падение тяжелого предмета. Через 15-17 секунд у меня началась системная авария (отключилась вторая система шин, трансформаторы, началась болтанка ТГ, мигало, без погашения, освещение. Через некоторое время режим болтанки прекратился. Я посмотрел на сумматор, мощность АЭС осталась прежней – 2500 МВт электрических. Я объявил по громкой связи – «режим застабилизировался, осмотреть вспомогательное оборудование!». После этого я позвонил диспетчеру и спросил, что у них случилось. Он ответил – ищи у себя, ты отделился от линии 330 киловольт.
В это время позвонил охранник ВОХР, спросил что у нас случилось. Я сказал ему: «Подожди, пока не до тебя». Потом позвонил начальник караула ВОХР и сказал: «Горит 4-й блок, ворота открыты, пожарные приехали». Я спросил по громкой связи у Акимова - что произошло? Он не ответил, но включил аварийное оповещение. Я побежал на БЩУ-4, возле второго блока встретил двух ребят в грязных комбинезонах. В районе 4-го блока была пыль, завал. Тогда я пошел по другому пути, через БЩУ-3. НСБ Багдасаров доложил, что у него аварийная ситуация, потеряны циркнасосы. Я отдал необходимые распоряжения и вышел в машзал. Там было плохо. Главную опасность представляли масло и водород. Летела пыль, кровля была обрушена, я был без каски. Решил вернуться за нею через БЩУ-3. Спросил у Багдасарова, что он знает об аварии на 4-м блоке? Тот ответил, что связи нет. Я велел сделать всем йодную профилактику. Вернувшись на ЦЩУ доложил в ЦДУ, что у нас авария с пожаром, возможно есть человеческие жертвы и,     
возможно, вскрыта зона реактора. После этого я снова побежал на БЩУ-4, там встретил Топтунова, Акимова, Дятлова. Спросил, что случилось? Дятлов развел руками и сказал: «Боря, мы нажали кнопку А3-5, а через 12-15 секунд блок взорвался». Я спросил Топтунова: «Ты на кнопку АЗ-5 нажал?». Он говорит - «Нажал! Но мне показалось, что стержни остановились, и на всякий случай я обесточил муфты».
Я посмотрел на приборы реактора: мощность 0, по сельсинам стержни на глубине от 0 до НК.
Глянул на другие приборы, в БС справа уровень 0, слева - показалось, что уровень есть. Спросил Акимова: «Воду подаешь?». Он сказал: «Подаю, но не знаю, куда она идет». Здесь же был НСРБ, он сказал, что фон больше 1000 мкР/сек.
Начальник смены РЦ Перевозченко доложил обстановку: пожаров у него нет, есть какое-то свечение в центральном зале, блики типа коротких замыканий. Нет троих людей.
Тут же я поговорил с НСРБ Самойленко. Поскольку его прибор ДРГ зашкаливал, я приказал вызвать все его руководство, доложить обстановку и найти необходимые приборы. Он мне сказал, что система «ГОРБАЧ» показывает «0» по блоку 4 и «зашкал» по блоку 3.
Тут ко мне обратились из цеха наладки, сказали что нужен дозик чтобы вынести пораженного человека. Они знают, где он находится. Удачно подвернулся дозик и я его туда послал. Через некоторое время они вынесли Шашенка. Но у меня в смене еще 200 человек. (Это все было примерно в 1ч 40 мин – 1ч 50 мин). Я сказал Дятлову и Акимову, что ухожу на ЦЩУ, а их просил, по возможности, разобраться с ситуацией. Помог донести Шашенка до БЩУ-3, там мы собирали персонал 4-го блока.
После этого я добежал до ЦЩУ и сказал телефонистке: «Объявите общую аварию». Она спросила: «На каком блоке?» - «На четвертом». «А кому звонить?» - «Всем». Она положила трубку. Потом я позвонил в ВПО и сказал: «Авария очень тяжелая, радиационная обстановка неизвестна, собирайте всех, всех, всех!». Потом позвонил в Киевэнерго, о радиационной обстановке ничего не говорил. Минут через 5 позвонил Брюханов. Я ему кратко все рассказал и предложил соединить его с Дятловым. Брюханов сказал, что он уже на станции и позвонит Дятлову сам. После этого начались непрерывные звонки, я говорил сразу по двум телефонам.
Да, звонил мне Самойленко и спросил, все ли пункты плана я выполнил? Я сказал: «Да».
Чуть позднее позвонили и сказали, что на территории нашли графит. Около 4-х часов утра ко мне зашел майор Телятников и попросил дозика замерить фон в районе формирования резерва. Я его спросил, как у них дела? Он сказал, что как такового пожара не было, были очаги. Я отметил в его рассказе обстоятельство такое: от попадания воды на некоторые предметы огонь разгорается сильнее. Тогда я понял, что уран вышел наружу. Сразу пошел на щит КРБ. Там уже были Красножен и Каплун. Обстановку прояснить они не могли.
Да, в районе 3-х часов звонил Дятлов, сказал, что обстановка требует останова блока 3. Я сказал, что согласую с диспетчером и Брюхановым. После этого блок 3 остановили.
Теперь по обвинительному заключению. Я 34 года проработал на уран-графитовых реакторах, но ни разу, нигде не было отмечено, что они взрываются. Я об этом узнал только в прокуратуре.
По программе. Она была всеми подписана, утверждена ГИС. Я здесь нарушения не усматриваю.
По запасу реактивности. П. 6.6.2 регламента и п.6.6.4 сюда не подходят, так как у нас была не остановка, а снижение нагрузки.
По «Инструкции по ликвидации аварии»:
- руководству об аварии я сообщил (через аварийное оповещение), в ВПО тоже; 
- лишний персонал и пораженных из зоны строгого режима акуировали;
- оперативную связь с ГО (начальник штаба Брюханов) я поддерживал.
То есть план автоматически был выполнен.
- Аварий было пять - технологическая, пожарная, радиационная, ядерная, общая. По одним мы должны включить вентиляцию, по другим - выключить. Поэтому, узнав, что на улице «грязно», мы приточную вентиляцию выключили.
- Персонал вывели, не смогли найти только одного человека – Ходемчука;
- Блок 3 - аварийно остановили при появлении опасности из-за потери циркнасосов;
- Йодную профилактику персонала организовали;
- Персонал об аварии был оповещен;
- Всех пострадавших мы отправили в МСЧ;
- Я просил Брюханова заменить мне Акимова.
Прокурор - Как я понял, Рогожкин все пункты обвинения отвергает. То есть, если ситуацию повторить, Вы действовали бы так же?
Рогожкин - Я этот вопрос задавал вашим работникам.
Прокурор - Не надо задавать. Вы действовали бы так же?
Рогожкин - Да.    
Прокурор - Что значит - обеспечивать безопасность работ по программе?
Рогожкин - Я контролировал выполнение программы.
Прокурор - И это все? Вы не могли за сутки ознакомиться с программой!
Помощник прокурора - Когда Вы узнали 25 апреля, что ОЗР меньше 15 стержней РР?
Рогожкин - Примерно в 7 часов 40 минут.
Помощник прокурора - Ваши действия по инструкции?
Рогожкин - Глушить реактор.
Помощник прокурора - Но вы этого не сделали.
Рогожкин - Когда Акимов мне доложил о снижении ОЗР, я спросил: «Фомин тебе звонил?» Дело в том, что в 6ч 30м мне звонил Фомин, и я ему доложил о снижения оперативного запаса ниже 15 стержней. На это он мне сказал, что уже звонил Акимову.
Помощник прокурора - На каком уровне мощности должна была выполняться программа?
Рогожкин - На 700-1000 МВт.
Помощник прокурора - В чем программа не обеспечивала ядерную безопасность?
Рогожкин - Она уже выполнялась раньше, значит обеспечивала ядерную безопасность.
Помощник прокурора - Вы знали об отклонениях от программы, о выведении защит? Вы эти действия согласовывали?
Рогожкин - Нет. Скорее всего, это могло быть сделано по указанию Дятлова.
Помощник прокурора - Мог ли сам Акимов, без Вашего разрешения, проводить испытания на 200 МВт?
Рогожкин - По указанию Дятлова мог. Самостоятельно - не мог.
Помощник прокурора - Вчера Дятлов сказал, что НСС дал указание Акимову снизить мощность до 200 МВт.
Рогожкин - Не так. Он сказал, что увидев на реакторе 200 МВт подумал, что это НСС разрешил снизить мощность до 200 МВт. 
Помощник прокурора - По регламенту, когда Вы должны были отключить от сети ТГ- 8? Не по регламенту, а по заявке?
Рогожкин - СРК были закрыты в 01 ч 23 мин. ТГ- 8 был отключен от сети в 01ч 03 мин.
Помощник прокурора - А по записям вашего оперативного журнала это произошло в 0 ч 40 мин.
Помощник прокурора - Могли ли Вы видеть на ЦЩУ провал мощности на 4-м блоке?
Рогожкин - Нет.     
Помощник прокурора - Фомин, мог ли Рогожкин это видеть?
Фомин – Только косвенным способом, наблюдая за электрической нагрузкой ТГ- 8. Сам Рогожкин мог этого и не видеть, 5 минут очень малое время для этого.
Помощник прокурора – Рогожкин, в Вашем журнале записано – 0:30 – рапорт Фомину. Что это было?
Рогожкин – Наверняка это Фомин сам звонил мне.
Помощник прокурора – Фомин, что Вы можете на это ответить?
Фомин – Я сейчас не помню. Мог и звонить. Это заурядный случай.
Эксперт – Как Вы понимаете пониженный ОЗР? Чем он опасен?
Рогожкин – 15 стержней нужны для компенсации реактивности, которую можно внести за счет всяких нарушений.
Эксперт – А ранее Вы говорили, что это нужно для управления полем энерговыделения, и что это экономически обосновано. 
Рогожкин – Сейчас я знаю проблему глубже. Лучший вариант, совсем без стержней, это наиболее экономичный вариант.
Эксперт – Как Вы можете обосновать, что в начале смены была именно разгрузка, а не останов реактора? 
Рогожкин – А Вы попробуйте извлечь все стержни за 15 минут и иметь 30 МВт.
Эксперт – Кто записал, что на начало смены 26 апреля мощность была 760 МВт?
Рогожкин – Дик.
Эксперт – А у вас записано, что утром 25 апреля ОЗР был 13,2 стержня РР.
Рогожкин – Да, записано.
Эксперт – Сколько времени ушло на замер вибрации?
Рогожкин – Примерно 36 минут. На разных уровнях мощности - 300 МВт, 200 МВт.
Эксперт – Вы сказали, что при попадании воды на уран он горит. Можно подробнее?
Рогожкин – Я это видел при попадании металлического урана в воду.
Эксперт – А разве в РБМК металлический уран?
Рогожкин – Нет, двуокись. Но у меня были такие ассоциации.
Эксперт – Выбег Вы отнесли к регламентным испытаниям. Вас не смущает, что механизмы блока были включены на разные сборки электропитания?
Рогожкин - Нет.
Эксперт – У меня сложилось ощущение, что в угоду экономике ЧАЭС шла на систематические отступления от действующих документов. 
Рогожкин – Вы не впутывайте сюда экономику.
Председатель – Это следует из Ваших показаний. Эксперт ставит вопрос правильно.
Эксперт – Топтунов был не совсем готовым СИУРом. Как Вы позволили взвалить на него такую нагрузку?
Рогожкин – 25 апреля я спрашивал Акимова, как показал себя Топтунов на переходном режиме? Он сказал, что будто бы ничего.
Эксперт – У вас действует указание ВПО о прекращении всех видов работ за 1 час до, и в течение 1-го часа после пересменки?
Рогожкин – Да, мы придерживаемся правила полчаса ничего не проводить до, и полчаса после приемки смены.
Эксперт – Вы сказали, что у начальника смены ООТиТБ был только прибор ДРГ. А Вы знаете, что на рабочем месте в вашей смене было 5 приборов ДП-5?
Рогожкин – Я видел, как сам Каплун бегал с ДРГ, значит у них ДП не было.
Эксперт – Вы очень легко жертвовали людьми, говорите этого требовала обстановка?
Рогожкин – Это не так. Я не посылал людей никуда.
Эксперт – Значит Вы не руководитель. Почему Вы допустили смену на станцию?
Рогожкин – Я людей на станцию не допускал.
Защитник Рогожкина – 26 апреля в начале смены какой был ОЗР?
Рогожкин – 24 стержня, при мощности реактора 1600 мвт.
Защитник Рогожкина – На ЧАЭС были случаи заглушения реактора по причине снижения ОЗР?
Рогожкин – Нет.
Защитник Рогожкина – Когда вы покинули АЭС?
Рогожкин – С разрешения Фомина, после 8 часов.
Защитник Брюханова – Состоялся ли разговор Фомина с Фроловским 25 апреля по случаю уменьшения ОЗР ниже 15 стержней РР?
Рогожкин – Не знаю. Сдав смену, я уехал домой.
Защитник Брюханова – Фомин, состоялся ли этот разговор?
Фомин – Нет, об этом я узнал впервые вчера. Фроловский ко мне не приходил.
Фомин – Рогожкин, были ли случаи, чтобы ГИС заставлял Вас нарушать регламент?
Рогожкин – Нет, не заставлял, но разрешения работать с нарушениями - были.
Дятлов – Я отстранял Вас от руководства работами по аварии?
Рогожкин – Нет.     
Дятлов – На предварительном следствии Вы сказали, что пожарных допускал Дятлов. Кто должен допускать?
Рогожкин – Сейчас посмотрю инструкцию … 
Народный заседатель – Вы отрицаете все обвинения?
Рогожкин – Я не виноват.
Народный заседатель – Произошла авария. Виновники должны быть определены?
Рогожкин – Да, должны. Но это сложно сделать.

Председатель – Подсудимый Лаушкин, что Вы хотите сказать по поводу предъявленного Вам обвинения?
Лаушкин – 4 декабря 1986 года мне было предъявлено обвинение. По факту обвинения я показываю следующее.
В своей работе я руководствовался Положением о ГАЭН, ПБЯ и другими нормативными документами… 
По работе я иногда сталкивался с нарушениями регламента и инструкций, о которых контролирующие органы не знали. Потому что со станции им об этом не сообщалось. О выявленных нарушениях я оперативно, по телефону, докладывал своему руководству и отражал в квартальных отчетах.
В марте 1983 года Главный Инспектор Козлов дал указание проверить уровень ЯБ на ЧАЭС. Комиссия под председательством Симонова, куда входил и я, провела проверку уровня эксплуатации ЧАЭС с 1979 по 1983год. Акт комиссии утвердил Козлов, и он был направлен письмом от 28 марта 1983 года директору ЧАЭС. В этом акте было указано на систематические нарушения регламента. После этого письма систематических нарушений не было, но отдельные попытки были. Например, в 1983 году была попытка поднять мощность реактора без прохождения йодной ямы. Узнав об этом, я позвонил в Москву Козлову. Тот позвонил Брюханову с требованием прекратить подъем мощности. Был еще один случай прохождения йодной ямы на мощности. По этому случаю ЗГИС Лютов писал объяснение в центральные органы ГАЭН. По всем случаям нарушений я делал письменные предписания Брюханову, Фомину, Лютову. Они либо устраняли эти нарушения, либо согласовывали отклонения с Главным конструктором, Научным руководителем и т.д.
Еще пример. Однажды главным инженером ВПО Прушинским был прислан телетайп, по которому время работы на мощности 700 МВт (э) сокращалось с 36 до 24 часов. Я потребовал согласования этого с Главным конструктором, Научным руководителем.     
    
В 1985 году была создана инспекция ГАЭН на ЧАЭС в составе 6 человек - Елагина, Манько, Попов, Шевченко, Лаушкин, Фроловский. Руководство инспекцией осуществлял Фроловский. Должностную инструкцию инспектора составлял я сам, так как типовой не было. Утвердил ее и.о. начальника инспекции по Юго-Западному округу Завальнюк.
Основной моей задачей было недопущение отклонений от требований ПБЯ, которые могут привести к неконтролируемым разгонам.
По программе. Программа испытаний на БЩУ-4 появилась 25.04.86. По данным экспертизы, оборудование, на котором проводились испытания, не подконтрольно инспектору по ЯБ.
За период моей работы аварий не было.
Председатель – Почему Вы молчите о многочисленных поломках оборудования, остановах реактора по вине персонала?
Лаушкин – Пункты, по которым мне предъявлено обвинение, не входили в мою компетенцию.
Прокурор – Когда была создана инспекция?
Лаушкин – В сентябре 1985 года.
Прокурор – На предварительном следствии Вы сказали, что не проявляли настойчивости в отношении руководства АЭС по вопросам ядерной безопасности.
Лаушкин – Да.
Прокурор – Согласны ли Вы с тем, что говорили на предварительном следствии?
Лаушкин – Нет. Не согласен.
Прокурор – Входят ли в Вашу компетенцию вопросы безопасности реактора?
Лаушкин – Да.
Прокурор – У меня есть вопрос. Брюханов, скажите, так ли хорошо работал Лаушкин, как он говорит?
Брюханов – Да. Я получал предписания от Фроловского, Елагиной.
Прокурор – Требовал ли от Вас Лаушкин выполнения предписаний?
Брюханов – От меня не требовал.
Прокурор – Можно ли сказать, что Лаушкин работал в полную силу своих возможностей? Произошла бы авария, если бы он работал лучше?
Брюханов – Если бы все работали лучше, аварии наверняка бы не было.
Прокурор – Скажите, Лаушкин, были ли случаи, когда директор или ГИС брали на себя ответственность за нарушения?
Лаушкин – Да, я об этом уже говорил.
Эксперт – Вы знали, что будет проводиться программа по выбегу?
Лаушкин – Я этого не знал     
Эксперт – Вы говорите, что испытания проводились на неподведомственном Вам оборудовании?
Лаушкин – Да.
Эксперт – Но испытание на турбине влияет на изменение параметров теплоносителя?
Лаушкин – Да.
Эксперт – Значит Вы должны были смотреть за этим?
Лаушкин – Нет.
Эксперт – Вы представляли себе до аварии опасность снижения ОЗР ниже 15 стержней РР?
Лаушкин – Да.
Защитник Фомина - как реагировал Фомин на Ваши предписания?
Лаушкин - Он накладывал визы цехам, цеха составляли мероприятия, а я их контролировал.
(перерыв 16:55 – 17:10)

Ситникова Эльвира Петровна, 1941 года рождения.
- Для нас станция была не только местом работы, но и нашей гордостью.
Когда это случилось, ночью прозвучал звонок. Муж сказал, что произошла серьезная авария, и уехал на работу. Я была спокойна, так как думала, что это обычный разбор аварии.
В 10 ч 30 мин утра я ему позвонила, спросила: «Скоро ли ты приедешь?» Он сказал, что нескоро. Я спросила: «Как ты себя чувствуешь», он сказал: «Плохо». Я ему сказала, чтобы он срочно шел в медпункт, но он ответил, что не может. Тогда в медпункт позвонила я сама.
Уже в 6-й клинике Толя рассказал, что жертвы ребят были не напрасны. Они спасли Украину точно, а может быть и половину Европы. Он никого, ни в чем не винил. Я тоже никого не виню.

Кудрявцева Тамара Алексеевна, 1957 года рождения.
- Мы с мужем приехали на ЧАЭС в 1981 году, после окончания института, по распределению. Муж гордился работой на ЧАЭС, стремился повысить квалификацию, постоянно учился. Четыре года отработал СИМом. Потом стал учиться на СИУРа. Я считала работу мужа опасной.
К моменту аварии он сдал все экзамены и должен был приступить к дублированию. 25.04 он был выходным, но с 11 до 18 был на работе. Потом весь вечер был задумчив, играл с детьми. На работу ушел , как мне показалось, с тяжелым настроением. Утром он не домой не вернулся. Его товарищ зашел к нам и предупредил, чтобы мы не выходили на улицу и закрыли окна. Телефон мужа не отвечал. Случайно я попала на его друга, Владимира Минина. Он сказал, что всю смену увезли на обследование. Вечером я побежала в МСЧ. Мне удалось увидеть его в окно. Он был опухший, красный, щурился. В МСЧ его привезли примерно в 5 часов утра. Его всю ночь рвало. Кружилась голова.
Выслушав показания подсудимых, я возмущена. Они говорят - я не видел, я не знал, а в это время другие люди работали...
Все ребята, которые умерли, вели себя достойно.
Его наградили орденом «Знак почета», но горе мое ни с чем не сравнимо.
И еще - в день эвакуации мы ждали автобус у подъезда около 1,5 часов, с детьми на руках.
(перерыв 17:45 - 17:55)

Метленко Геннадий Петрович, 1940 года рождения. Старший бригадный инженер Донтехэнерго.
В 1979 году мы приступили к изучению материалов и подготовке режимов самозапуска на АЭС. Потом перешли к режиму выбега. На 1-й очереди мы его сделать не смогли, так как ТГ не были снабжены на заводе - изготовителе блоками выбега. Концепция системы безопасности на 2-й очереди состояли в том, чтобы запитать ПЭНы от выбегающего ТГ.
В 1984 году испытания на ТГ-5 оказались неудачными, так как импульс от блока выбега на ТГ не прошел.
В 1985 году мы не смогли приехать (были на Армянской АЭС) и станция провела испытания сама. Не получилось.
В 1986 году мы стали готовить программу в марте, для этого я приехал на ЧАЭС с бригадой. С 14 апреля я начал согласовывать программу (ЗНЭЦ - Кузнецов и Метелев, ЧПНП - Александров, НЦТАИ - Бородавко). С Фоминым эту программу лично я не согласовывал. Передавал ее на утверждение через секретаря.
24 апреля мы были на станции задолго до испытаний. Дело в том, что подключать свои приборы мы можем только тогда, когда блоку удовлетворена заявка на останов для ремонта. К подключению приступили в 0 часов 25 апреля. Потом испытания отложили до 21 ч 00 мин.
Руководство осуществлял Дятлов. Вначале были закончены испытания по вибрациям.
Председатель – Мешало ли это Вам?
Метленко – В какой-то степени да, так как часть станционного и нашего оборудования (приборы, насосы и т.д.) приходилось отключать, потом снова включать.
Председатель – Как Вы оцениваете условия работы, как нормальные или нет?
Метленко – Скорее как тяжелые. В какой-то момент даже думали время, выделенное на выбег, у нас взять и передать ЧПНП (или ХТЗ). Примерно в 1час ночи 26.04 решили все же отдать программу мне. В 1.10 - 1.15 Дятлов начал всех торопить. В 1.23 приступили к работе над программой. По команде моей: «Внимание, осциллограф, пуск» - она началась. Я смотрел за оборотами ТГ (при оборотах ТГ- 8 около 2500 Акимов дал команду СИУРу глушить реактор). Через несколько секунд раздался взрыв. По моему мнению, это был мощный, продолжительный гидроудар. Замигал свет. Дятлов дал команду перейти на РЩУ. Но мнемосхемы работали, шум прекратился и Дятлов сказал всем остаться. Потом по команде Акимова включили дизеля, АПЭНы, открыли ручные задвижки на узлах питательной воды. Потом отключились мои приборы. Акимов дал команду помочь оператору открыть задвижку, и я пошел ему помогать. Потом я вернулся на БЩУ и получил команду Дятлова выводить своих людей. Они были рассредоточены по разным помещениям, и я начал их оббегать. Собрал всех и вывел.
Теперь по программе. Ее костяк составлял я.
Председатель – К Вам претензий нет, Вы не специалист в этой области.
Прокурор – Нужно ли было отключать АЗ-5 по останову 2-х ТГ?
Метленко – Нет, ни в коем случае. Мы говорили, что при нашей программе реактор нужно глушить.
Прокурор – Кто подал идею отключения САОР?
Метленко – Насколько я помню, об этом настойчиво говорил мне и Дятлову Александров (ЧПНП).
Прокурор – Подробнее расскажите последовательность нажатия кнопки МПА.
Метленко – Команда на МПА прошла с опозданием, в 1-2 сек после закрытия СРК.
Прокурор – Раньше вы говорили - 4-6 сек.
Метленко – Я согласен с этим. Это было сделано по осциллограмме, это точнее.
Помощник прокурора – Кто был заинтересован в проведении программы?
Метленко – Только ЧАЭС.
Помощник прокурора – А нужен ли выбег?
Метленко – Я могу сказать однозначно, обязательно нужен.
Помощник прокурора – Вы согласны, что нужна была мощность 200 МВт?
Метленко – Для собственных нужд достаточно. Нам было нужно 30-50 МВт электрических, а технологи требовали 600-700 МВт для реактора.     
Помощник прокурора – На предварительном следствии Вы сказали, что сами попросили мощность 200 МВт и что технологи ответили, что это можно сделать только в последний момент, а до того работать на 700 – 1000 МВт.
Метленко молчит.
Помощник прокурора – Все команды Дятлова выполнялись беспрекословно?
Метленко – Да, думаю что это было так.
Помощник прокурора – Вы знали о снижении мощности?
Метленко – Да, что-то было в 00ч 28м. Дятлов от пульта отошел, вытирая лоб.
Помощник прокурора – Вы подтверждаете присутствие Дятлова в это время на пульте СИУРа?
Метленко – Да, по моему он был.
Эксперт – Когда Вы уехали со станции?
Метленко – Я уехал после 12 часов дня.
Эксперт – Много народу было на АЭС?
Метленко – Примерно 120-150 человек. Одни ждали транспорт, другие сдавали кровь на анализ.
Эксперт – Вы слышали аварийное оповещение?
Метленко – Нет, ничего я не слышал.
Защитник Дятлова – Где, в основном, находился Дятлов?
Метленко – В основном на БЩУ.
Защитник Дятлова – В одном месте БЩУ?
Метленко – Нет, он ходил по всему БЩУ.
Прокурор – Вы видели, чтобы он выходил или приходил?
Метленко – Не помню, может быть.
Защитник Дятлова – Кроме той ситуации, когда он отошел и сказал: «Ух», были еще тревожные моменты?
Метленко – Да, были. Например, при виброиспытаниях. 
Дятлов – Уточните, где стоял Акимов после закрытия СРК?
Метленко – Слева от СИУТа.
Дятлов – Каким голосом НСБ подал команду глушить реактор?
Метленко – Спокойным.
Дятлов – Слышали Вы перед этим вибрацию или шум?
Метленко – Нет, все было очень спокойно.
Дятлов – Вы имели разговор с Кухарем после аварии 26.04?
Метленко – Да, целое утро 26 апреля.
Дятлов – Был ли 26.04 (до аварии) разговор, в котором Вы сказали , что если сегодня не будет выполнена работа, то Вы будете требовать закрытия договора?
Метленко – Да, был, после споров с представителем ХТЗ Кабановым.
Защитник Коваленко – Кто определял круг ответственных лиц от цехов на выбеге?
Метленко – Я не могу ответить на этот вопрос.
Защитник Рогожкина – В вашем присутствии Акимов обращался с чем-нибудь к НСС?
Метленко – Я не помню.
Защитник Лаушкина – Как, по-вашему, затрагивала программа вопросы ядерной безопасности?
Метленко – Для меня это вопрос темный. Блок затрагивала, а значит и реактор.
Народный заседатель – Вы были на многих АЭС. Как Вы считаете, по сравнению с другими станциями, уровень руководства на ЧАЭС был каким?
Метленко – По сравнению с другими порядка и организованности было больше.

Категория: Суд | Добавил: VIP (13.05.2015)
Просмотров: 722 | Рейтинг: 0.0/0